Теофил Норт - Страница 106

106

— Тройка не берет! Старшина, нам надо подтянуться.

— Мадам, — сказал он, — я не сразу разыгрываюсь. Мы их еще разденем, извините за выражение.

Мистер Монтгомери медленно прошел по галерее и так же медленно спустился по широкой лестнице. Он остановился у бара, попросил бокал, сунул руку в один карман, в другой и вытащил флягу. Потом налил из нее в бокал и отошел к столику. Он сел лицом к нам и мрачно на нас уставился.

Я сказал себе: «Сваляет дурака».

Большинство пассажиров разошлись по каютам, но в баре еще оставалась большая группа пьющих, которая время от времени поднимала шум. Отчетливо послышались восемь ударов судового колокола.

— Полночь, — сказал старшина.

— Полночь, — сказал я.

Я взглянул на Туанетту. Не переставая улыбаться, она исполнила странную пантомиму. Она нагнулась вправо, едва не упав со стула, а потом выронила шитье из правой руки на пол. Я сразу понял.

— Вам играть, капрал Норт, — сказала миссис Монтгомери.

Игра продолжалась. Но тут мистер Монтгомери сунул руку в правый карман. Его жена встала.

— Извините меня, джентльмены, мне надо поговорить с мужем.

В эту секунду он выстрелил. Пробковый пыж попал мне в правое плечо и отскочил на стол.

Я упал со стула и замертво растянулся на полу.

— Эдгар! — закричала миссис Монтгомери.

— Капрал! — закричала Туанетта и бросилась ко мне. — Он ранен! Капрал! Капрал! Вы меня слышите?

Мистер Монтгомери тяжело дышал. Он согнулся пополам в приступе тошноты. Старшина подошел к нему и вырвал револьвер; потом отвел затвор и выкинул на стол патроны.

— Пукалки! — сказал он. — ПУКАЛКИ!

Туанетта хлопала меня по щекам.

— Капрал, вы меня слышите?

Я сел.

— Кажется, это был просто шок, мадам, — блаженно сказал я.

Рот у бармена раскрылся, как кошелек. Шумные кутилы ничего не заметили.

Миссис Монтгомери наклонилась к мужу:

— Эдгар, ты устал. Мы оба устали. Поездка была приятная, правда? Но утомительная. Ты был просто молодец. А сейчас, по-моему, тебе можно принять снотворное. Завтра мы об этом и не вспомним. Пожелай нашим друзьям спокойной ночи. Бармен, пяти долларов за мужа хватит? А вам, старшина, — моя доля нашего проигрыша; если будет излишек, пожертвуйте его вашей церкви.

Мистер Монтгомери поднял голову и озирался.

— Что случилось, Марта? Кого-нибудь ранило?

— Капрал Норт, вы не поддержите мистера Монтгомери с той стороны? Я сама донесу несессер, Туанетта. Вы мне не понадобитесь. Эдгар, не бери фляжку. Оставим ее этим джентльменам, которые любезно приняли меня в игру.

Мистер Монтгомери не нуждался в моей поддержке.

— Сэр, отойдите, пожалуйста… Марта, что случилось?

— Все твои детские проказы… Как ты нас насмешил… Направо, Эдгар… Нет, в следующую дверь. Спокойной ночи, джентльмены. Благодарю вас.

— Не нужен мне его револьвер, — сказал старшина, — и виски его тоже. Я дал зарок.

— И я, — сказал капрал.

— Утром ему отдам, — сказала Туанетта, пряча и то и другое в сумку с шитьем.

Капрал сгреб холостые патроны и сказал старшине:

— Пошли отсюда, пока не начались расспросы.

Бармен, наверно, нажал кнопку вызова вахтенных. К нам с Туанеттой подошли двое.

— Что за шум?

— А, вы об этом! — рассмеялся я. — Один пассажир расшалился, как школьник. Притащил летучую мышь из резины. Хотел напугать дам… Бармен, можно два стакана содовой?

— Что ни ночь, какой-нибудь номер, — сказал вахтенный и ушел.

Мы сидели вдвоем за столиком, глядя друг другу в глаза. Пара хороших глаз может вывести меня из равновесия. Глаза у миссис Уиллз были необыкновенные во многих отношениях. Во-первых, правый глаз слегка косил, что несправедливо считается изъяном; во-вторых, нельзя было сказать, какого они цвета; в-третьих, они были глубокие, спокойные и веселые. Нырнув в такие глаза, я не всегда отвечаю за свои слова.

— Простите, какого цвета у вас глаза?

— Некоторые говорят, что по утрам они голубые, а ночью карие.

Руки занимают меня почти так же. Позже я узнал, что Туанетта на пять лет старше меня. Ее руки ясно говорили, что в прошлом они занимались тяжелой работой — может быть, мыли посуду на кухне, — к тому же она, по-видимому, недоедала, и с ней плохо обращались. Она страдала, но во всех остальных отношениях — духовно и физически — преодолела эти испытания, выстояла. Для дружеских и любящих глаз грубость ее рук стала одухотворенной. Миссис Уиллз их не прятала.

— Простите за расспросы. Вы англичанка?

— Думаю, что да. Меня нашли.

— Нашли?

— Да, в корзине.

Я был в таком восторге, что эта удача вызвала у меня смех.

— А какие-нибудь предположения у вас?..

— Теодор, опомнитесь. Мне было меньше недели. Вы знаете Сохо?

— Это район Лондона, где много иностранных ресторанов и живут художники. Никогда там не был. — Я смутился. Понятно: приют; понятно: судомойка. Подобно Генри Симмонсу, она выбилась из самых низов лондонской жизни, но — в отличие от Генри — выговор свой исправила. Она говорила по-английски как леди, с легким иностранным акцентом. (Моя гипотеза была — стажировка в дамской парикмахерской, возможно, театральной… она узнала, каково иметь покровителей, — узнала достаточно, чтобы утвердиться в природной своей независимости: понятливая ученица.) Тонкая золотая проволочка протянулась между нашими глазами, и по ней бежали туда и сюда какие-то токи. Руки мы держали перед собой на столе, как примерные ученики. Но мои постепенно придвигались к ее рукам — плавно, как на планшетке спиритов.

106