Все стихло… Минута безмолвия на сцене — большой срок.
— Dormez bien, mademoiselle.
— Dormez bien, monsieur le professeur.
Руки у меня, возможно, не электрические, но публику наэлектризовать я могу. На этот раз я взял за образец Отиса Скиннера в «Семейной чести» по рассказу Бальзака. Двинувшись к выходу, я властно улыбнулся тем, кто был в комнате и за дверью: заплаканной миссис Скил, греческому хору слуг, объятых трепетом, рассерженному и уязвленному мистеру Скилу, доктору Эглстону и мисс Чалмерс, которая к ним присоединилась. Я вырос дюйма на два, на голове у меня возник щеголевато сдвинутый цилиндр. В руке появился короткий хлыст, которым я хлопнул по дверному косяку. Я был сама уверенность на грани наглости — полковник Филипп Бридо.
— Всего доброго, леди и джентльмены. Всего доброго, Галоп, — Чарльз Дарвин надеется, что каждый из нас выполнит свой долг.
— Да, сэр.
— Всего вам доброго. — Я крикнул в комнату: — Всего доброго, мисс Элспет. «Каменные стены — еще не темница, железные прутья — не клетка». Пожалуйста, скажите: «Нет, не клетка!»
— Non, monsieur le professeur! — прозвенел ее голос.
Я вышел, кланяясь налево и направо, и сбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки и напевая «Хор солдат» из «Фауста».
Надежда — продукт воображения. Отчаяние — тоже. Отчаянию слишком живо рисуются возможные беды; надежда — это энергия, и она побуждает ум испробовать все способы борьбы с ними. Пока я ехал на велосипеде в «Олений парк» — сквозь этот таинственный лунный ландшафт, — у меня возникла идея.
Мы условились, что я приеду в больницу в следующую пятницу, в четыре часа. Я написал доктору Боско и попросил принять меня для пятиминутного разговора о его пациентке, мисс Элспет Скил. Я написал, что не раз имел счастье беседовать с его выдающимся коллегой и другом доктором де Мартелем из Американского госпиталя в Нейи под Парижем. Доктор де Мартель тоже был одним из трех величайших хирургов современности. Я никогда не встречался с этим знаменитым человеком, но надежда перепрыгивает препятствия. Впрочем, он оперировал одного моего друга — в возрасте шести дней. Кроме того, он был сыном романистки Жип (графини де Мартель), острой и наблюдательной писательницы.
Доктор Боско встретил меня с радушием, которое тут же сменилось профессиональной бесстрастностью. На протяжении всего разговора за его спиной стояла секретарша с раскрытым блокнотом.
— Ваша профессия, мистер Норт?
— Я преподаю английский, французский, немецкий и латынь и обучаю детей теннису в ньюпортском казино. Не буду отнимать у вас время, доктор. Мисс Скил призналась мне, что боится уснуть: ее одолевают кошмары, будто она в клетке. Она погибает от культурного затворничества.
— Простите?
— Она незаурядная личность, с пытливым и смелым умом. Но на каждом шагу ее встречают табу и вето великосветского общества. Ее отец — ее тюремщик. Если бы я сейчас разговаривал с вашим другом, доктором де Мартелем, я бы сказал: «Доктор де Мартель, ваша замечательная мать не раз описывала эту историю. Она была за эмансипацию молодых женщин».
— Вывод?
— Доктор Боско, можно обратиться к вам с просьбой?
— Только короче.
— У Элспет Скил есть тетя Бенедикта — бывшая датская графиня Скил, — и у нее есть дом в Адирондакских горах, где олени бродят на свободе и даже лисы и медведи приходят и уходят, когда им заблагорассудится, где даже семнадцатилетняя девушка никогда не услышит жестокого, враждебного жизни слова. — Я с улыбкой поклонился: — Всего хорошего, доктор Боско. Всего хорошего, мадам.
Я повернулся и вышел из комнаты. Перед тем, как дверь закрылась, я услышал его слова: «Будь я проклят!»
Через несколько минут меня ввели в палату Элспет. Она сидела в кресле у окна, выходившего на реку Чарльз. Мать сидела рядом; брат стоял у кровати. Когда мы поздоровались, Элспет сказала:
— Мама, сообщи мистеру Норту приятную новость.
— Мистер Норт, операции не будет. Вчера доктор Боско осматривал Элспет. Он считает, что состояние, внушавшее нам тревогу, проходит само по себе.
— Ну, великолепно! Когда вы возвращаетесь в Ньюпорт?
— Мы вообще не возвращаемся в Ньюпорт. Я рассказала доктору Боско о доме моей золовки в горах, и он воскликнул: «Это то, что ей нужно!»
Так что все мое представление, вся эта помпа и плутовство оказались ни к чему. Но я получил удовольствие. И улыбка Элспет, когда мы встретились глазами, была мне достаточной наградой. Улыбка говорила, что у нас есть общая тайна.
Ничего не оставалось делать, как болтать о пустяках: о гребцах из Гарвардского университета, тренирующихся на реке; об отъезде к тете в конце недели; о чудесных здешних сестрах (из Новой Шотландии) — светская болтовня. Мысли мои начали блуждать. Для меня светский разговор — тесная клетка.
В дверях появилась сестра. Она спросила:
— Мистер Норт здесь?
Я представился.
— Звонила секретарь доктора Боско. Доктор будет здесь через несколько минут. Он просил, чтобы вы его подождали.
— Я буду здесь.
Дьявол! Это еще что?
Наконец появился доктор. Он ничем не выдал, что мы с ним знакомы. Он заговорил с миссис Скил:
— Миссис Скил, я думал о состоянии вашей дочери.
— Да, доктор Боско?
— Я считаю, что одного лета в Адирондакских горах мало и что целесообразно обеспечить ей более длительный отдых и перемену обстановки. Рекомендую отправить ее на восемь — десять месяцев за границу, и если можно — в горы. Есть у вас друзья или родственники в Швейцарских Альпах или в Тироле?
— Конечно, доктор, мы знаем великолепную школу в Арозе — я могла бы отдать ее туда. Ты бы поехала, Элспет?